Ю. Фрумкин-Рыбаков
МИНУВШЕЕ - ВЕК ХХ ©
Рукописи не горят…
О.Ф. Данилевский
ВОСПОМИНАНИЯ-4
МОРСКОЕ УЧИЛИЩЕ
Лето 1917 года мы опять провели в милом Кастрополе, и там же узнали, что мне возвращаться в Севастополь не надо,
что Севастопольский корпус расформирован, а мы все переведены в Морское училище в Петрограде, куда нам и следует явиться.
Занятия начались с некоторым опозданием, в сентябре. С интересом мы знакомились с этим старейшим учебным заведением.
С его порядками, традициями, замечательной картинной галереей, громадным столовым залом, украшенным трофейными флагами
турецких кораблей, мраморными досками с фамилиями окончивших с отличием Морской корпус, бронзовым Петром, и бригом "Наварин", вздымавшим свои мачты к самому потолку. Знакомились с обитателями.
К этому времени в Училище было 4 роты:
старшая - 2-й гардемаринский курс (3-й старший гардемаринский курс был выпущен досрочно), 4-я, 5-я и наша 6-я роты.
Первый гардемаринский курс был в практическом плавании на дальнем Востоке, на Тихом океане.
По заведённому порядку, в каждое отделение всех рот, были назначены унтер-офицеры из старшей гардемаринской роты,
а также ротный фельдфебель, который всё время, кроме своих классных занятий, проводил в ротах, к которым был прикреплен,
там же и спал в специально отведенной комнате.
Вся жизнь роты проходила в отведенном помещении за исключением классных занятий, на которые всё Училище собиралось
по своим классам в едином классном коридоре, а так же для приема пищи, когда все роты строем проходили в столовый зал
и рассаживались поротно по установленным местам, каждое отделение во главе со своим унтер-офицером.
Особенно запомнился строго соблюдавшиеся обычай чтения, а большей частью пения предобеденной и послеобеденной молитвы.
Кто-то в старшей роте начинал: "Отче всех" и все Училище подпевало:
"… на тя, Господи, уповаю, и ты дасши им пищу во благовремении. Отверзаяши ты щедрую руку свою", ну и дальше, до конца.
Так же и после обеда : "Благодарим тя, Христос Боже наш" и дальше.
В здании старого училища понятно были свои предания, легенды.
Так, например, рассказывалось, что по ночам в столовом зале появляется какая-то белая дама.
А в одной из печных ниш, в Компасном зале классного коридора, был замурован гардемарин, выдавший заговор, по которому должны были быть подпилены цепи, державшие потолок столового зала, с тем, чтобы обрушить его на корпусной совет, который должен был собраться для исключения нескольких гардемарин, замешанных в политических обществах.
С Компасным залом связаны еще и другие воспоминания.
Во времена Морского Училища, во время уроков, проходивших в классах, в Компасном зале сидел дежурные офицер.
Компасным зал назывался потому, что был круглым, а пол был выложен паркетом так, что представлял картушку компаса,
разделенную, как положено на морских компасах, на 32 румба. Если случалось, что кого-либо выставляли из класса
за непристойное поведение, то он должен был явиться к дежурному офицеру, соответствующим образом доложиться,
и стоять, при этом, в центре картушки компаса. Дежурные офицер, записав провинившегося в журнал, называл румб, на котором надо было стать, при этом, стоя в центре, сделать точный поворот на заданный румб, сделать три-четыре шага вперед, остановиться на краю катушки, на заданном румбе, и повернуться лицом к офицеру. Если поворот на румб был сделан неточно - то задание повторялось.
И еще одно воспоминание, но уже из времен Училища комсостава 1920 года.
Компасный зал пересекал классный коридор, а по перпендикулярному диаметру, были две двери –
одна выходила на лестницу во двор и на 3-й , жилой этаж, а противоположная - в темный зал перед помещением
штурманского отделения. В промежутках между этими дверьми и классным коридором в Компасном зале были четыре ниши,
в которых стояли круглые голландские печи. По вечерам, накинув на себя простыни , со светящейся папироской во рту,
мы стояли в этих нишах и поджидали запоздавших, возвращавшихся из города.
Когда запоздавший появлялся - выходили к нему с четырех сторон. Эффект был что надо, только и слышно было,
как буквально скатывался с лестницы, очередной попавшийся.
Были и свои баллады, и стихотворения. Начало одной из них помню до сего времени:
Дело близилось к полночи
Все уже сомкнули очи
И весь корпус стар и мал
Сладким сном уж засыпал.
В спальнях слышится сопение.
Свист и легкое храпение,
Даже трели, только я
Не скажу что б соловья
Потому, что были ноты
Прямо дьявольской работы.
Ну, да кто тут разберет.
Не об этом речь идет.
Словом все уж захрапели
Растянувшись на постели
И заманчивые сны
Были им судьбой даны.
Кто кусок хороший мяса,
Кто склонение компаса
Кто братишку, кто сестру,
Кто собачью конуру
Видел в образах неясных
И таинственно прекрасных,
И как сказочный Кощей,
Улыбался до ушей,
Но в картинной галерее
Дело было мудренее.
Что-то призрачное там
Расплывалось по стенам
Олег Данилевский с братом Сергеем и сестрой Наташей. Весна 1917
... и так далее, а как не помню.
Была одна интересная официальная традиция, неизменно подтверждавшаяся в течение более ста лет - это жареный гусь на обед -
в день Корпусного праздника. Традиция эта пошла со времен Елизаветы Петровны, приславшей Морскому корпусу в день его праздника 100 гусей. Это событие нашло место и в корпусной былине, где говорилось:
И даже осенью 1917 года, в уже голодном Петрограде, в день корпусного праздника 5-го ноября, по старому стилю, т.е. после Октябрьской революции, эта традиция не была нарушена - на обед был жареный гусь!
И еще одна, но уже забавная традиция. По понедельникам на завтрак подавалась рисовая запеканка, получившая название "святой морской соленедельник. Злые языки уверяли, что в этой запеканке можно было найти остатки мясных блюд, подававшихся в течение истекшей недели.
"Прислала нам царица
на праздник сто гусей,
с тех пор в ряду традиций
храним обычай сей".